Падение

Поезд дальнего следования прибыл на станцию с наступлением сумерек. Мы вошли в плацкартный вагон и стали искать свободные места. Откуда-то сбоку послышался голос, который произнес: «Сюда садитесь». Я взглянула в сторону говорившего. Это был крупный загорелый мужчина с пламенеющим взглядом черных глаз. Он сидел у окна на нижней полке, вытянув длинные ноги вдоль постеленного матраса, но заметив нашу готовность присесть, стремительно опустил ноги на пол. Напротив него на краешке скамьи расположился полноватый мужчина и застенчиво улыбался. Вдруг он встал, уступая мне свое место.

Вначале темноглазый спутник молча смотрел в окно. Лицо его было нервным и оттого подвижным, чего нельзя было сказать о его глазах: они смотрели в одну точку. Постепенно завязался разговор, и этот человек со странным взглядом поведал мне, что он – майор, служит во внутренних войсках, что вся его жизнь проходит в горячих точках, вот только недавно он прибыл из Чечни. Мирная жизнь ему кажется химерой, а война – единственным местом, где стоит существовать. Потому что известно, что вон там – враг, и его надо убивать. Войну развязали политики, и он их презирает. Они-то знают, чего хотят, а на фронте гибнут ни в чем не повинные парни.

Я спросила, если он презирает людей, начавших боевые действия, чем же тогда объясняется его симпатия к войне, ведь, по его же словам, на войне убивают. Он низко нагнул голову. Его шевелюра свесилась над приоконным столиком, он запустил в нее руку и досадливо поморщился:
– То-то и оно. Трудно объяснить. Будем считать, что война для меня – единственный способ разбогатеть. Если в мирной жизни я кого-нибудь кончу, меня будут судить, а там я даже деньги за это получу. Но я все время боюсь, что кого-нибудь здесь укокошу. Это как пить дать. Столько развелось сволочей, дышать нечем. Так что, для меня разницы нет, где убивать. Там – сволочи, здесь – тоже.
Он замолчал. На его лицо набежала тень. В вагоне установилась тишина, за окном размеренно стучали колеса. Вдруг рядом, с верхней боковой полки, кто-то или что-то шмякнулось на пол. Это был маленький, пьяненький мужичок. Он встал, бормоча и морщась, погладил бока и снова вскарабкался наверх. Между тем мой собеседник продолжал:
– Те сволочи – головы рубят ни в чем не повинным людям. Эти – посылают на смерть за свою, пардон, гнилую идею, молодых, необстрелянных ребят. Этих же ребят они выставляют на разборки, защищать свое имущество и власть. К ним в услужение я не пойду. Я смотрела на его разгоряченное лицо, на котором с неимоверной быстротой одни чувства сменялись другими. Глаза его сверкали, губы кривились, гортань хрипло выплевывала отрывистые слова. Пальцы с силой сжимали угол стола.
Я осторожно произнесла:
– Мне кажется, вы просто запутались в своих мыслях. Только что вы сказали, что война вас кормит. Так может быть, война – это то единственное, что вы умеете делать? И убивая там, вы целитесь в тех людей, которые раздражают вас здесь, в мирной жизни?
Он молча смотрел в окно, где, высвеченные огнями поезда, чередой проносились деревья. Вдруг перевел взгляд на меня и посмотрел прямо в глаза, отчего по спине побежали мурашки. Внезапно он встал и пошел вперед по проходу. Его не было с полчаса. За это время пьяненький гражданин успел дважды свалиться с верхней полки.
Наконец, майор появился в проеме двери купе и рассеянно произнес:
– Хотел уговорить проводницу, чтобы позволила ехать дальше. Но… Стремительно присев, он схватил мою руку и прижался к ней губами:
– Прощайте, – резко повернулся и вышел. За окном уже мелькали дома большого города. А между тем пьяненький, маленький человечек снова грохнулся с полки.

Немая сцена (окончание)

3

Костя стоял напротив лестницы в фойе института и невесело раздумывал, идти или не идти на последнюю лекцию, промолчать или покаяться в том, что тогда он нагрубил Евдокии Петровне, сознаться или все пустить на самотек? Быть или не быть?.. Прав был Гамлет, это очень трудноразрешимый вопрос.
И тут он увидел ЕЕ. Она медленно летела над ступеньками, и, казалось, что она не спускается по лесенке, а парит в воздухе где-то под потолком. «Боже, это ОНА! Стройная, светловолосая, невесомая... Настолько непохожая на остальных. Чем? Взглядом... Или это у меня галлюцинация? Невыспавшийся хам! Впрочем, если бы я им был, то спал бы спокойно».
Она, улыбаясь, разговаривала о чем-то с подругами, попрощалась и пошла к выходу, украдкой взглянув на Костю. Ноги сами пошли за ней. «Что я делаю? Ну, ничего. Это даже лучше, вопрос решится сам собой». Он упрямо шел за нею следом, не отставая ни на шаг. Вдруг она остановилась, резко повернулась, и они оказались лицом к лицу.
- Ну, что тебе надо? – девушка смотрела на него смеющимися глазами, но, увидев испуганный и озабоченный чем-то взгляд Кости, забеспокоилась:
- Ты кто? Почему идешь за мной?
- Не прогоняй меня, - попросил Костя и потом, словно нырнул в воду: - Я – Костя. Ты мне очень нравишься.
- Ну, ты нахал, - засмеялась девушка.
- Нет, я не нахал. Я хороший. Правда, - полушутя-полусерьезно сказал Костя и был очень рад, что эта девушка правильно его поняла. Она просто рассмеялась веселым, заливистым смехом.
- Я не нахал. И теперь казню себя за то, что однажды позволил себе быть нахалом.
- Интересно. Расскажи.
- Как тебя зовут? - приободрился Костя.
- Софья. Соня.
- О! Как Ковалевскую. Ты, наверное, на математическом?
- Да, а ты на каком? Технарь?.. Да, ты хотел мне что-то рассказать.
- Да... Понимаешь, я недавно обидел, обозвал ни в чем не повинную женщину...
Они неспеша пошли рядом, негромко переговариваясь.
- Вот я и дома. Знаешь что, давай забежим ко мне. Я брошу сумку, поем, а ты мне тем временем дорасскажешь эту историю. Когда у меня хорошее настроение, я всегда хочу есть, - и она опять засмеялась.
- Ты здесь живешь?
- Да, заходи, - произнесла Соня, открыв дверь в квартиру. – Мам, ты дома?
- Да, проходи, я сейчас, - донеслось откуда-то из кухни.
- Мам, я не одна.
- Я не помню, когда ты была одна, - сказал все тот же голос.
- Костя, ты пока проходи в мою комнату, - сказала Соня и исчезла в проеме двери кухни, откуда только что звучал голос.
Костя вошел в комнату, где стояли фортепиано, стол, кровать, вдоль стен располагались книжные полки, на полу лежал палас, а посреди комнаты – роскошное кресло, в которое он осторожно присел, а получилось, что рухнул, и которое сразу же обволокло его своей надежностью. «Так бы и сидел вечность, - подумал он и от удовольствия закрыл глаза. – Это мне снится. Такая красивая девушка не только обратила на меня внимание, но и позвала к себе домой», - душа его ликовала. «Почему мне с ней так легко и радостно? Потому, наверное, что с ней я такой, какой есть... Вот где ответ на извечный вопрос Гамлета: «Быть или не быть?» Быть и только быть! Быть самим собою! Вот Истина! Это ответ и Гамлету, и Фаусту в познании нужной ему истины и мне, доморощенному хаму, - он засмеялся вслух. – Мне пора перестать ловить ртом воздух в общении с такими субъектами, как Дылда и Андрон. Стыдно вспомнить... Нужно было вначале извиниться – чемодан был действительно грязным, а потом врезать Андрону промеж глаз... Правда, он сильнее... Все равно – врезать! Можно словом, неважно. И совсем необязательно драться. Пушкин, например, всего несколькими словами мог уничтожить человека, оскорбившего его. И вообще... Надо зарыть свой страх на глубину трех метров. Все мы боимся, и всех мы боимся... Что сказал Гете устами Фауста? Он сказал замечательные слова: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой». А люди... Они ведь не слепые, и если они умны, воспитаны, умеют отличать добро от зла, совершенно ясно, на чьей они стороне». Раздался звонок в дверь. В коридоре послышались шаги, женские голоса, возгласы.
- Не скучаешь? Заглянула в комнату Соня. – Там бабушка пришла... Слушай, может, ты есть хочешь? Погоди, я сейчас все устрою. Только пошепчусь с ней.
Косте стало на удивление неловко в этом шикарном кресле, казалось, оно выталкивает его, не дает спрятаться с головой и ногами, свернувшись клубочком: «Что со мной? Почему я беспокоюсь?»
Он встал, приоткрыл дверь. В конце коридора стояла Соня, уткнувшись в плечо... маленькой сухонькой женщины с седыми волосами и добрыми глазами, которая говорила что-то Соне и ласково гладила ее по голове. «Немая сцена. И действующее лицо – я... Да, Гоголь мог предсказывать такие ситуации...», - и Костя, вобрав в легкие больше воздуха, вышел в коридор: - Здравствуйте! Три женщины повернули головы на неожиданно прозвучавший голос.