Немая сцена
Костя стоял на площадке трамвая и весело смотрел в окно, за которым мелькали дома со старыми названиями магазинов – новые «хозяева жизни», казалось, не спешили менять вывески. На его улыбающемся нервном лице было написано: «Прошу прощения, но мне сегодня хорошо, вы уж меня извините». Костя поступил в институт, и этим был безмерно счастлив. Сегодня первый день учебы, и сейчас он едет на занятия. Подумал, как обрадуется бабушка, когда узнает, что он теперь студент.
И тут он вспомнил о родителях, и тень набежала на его лицо. Какие они все-таки разные люди, его родители! Если мама говорила «да», то папа обязательно отвечал «нет», и наоборот. Даже бабушка, Вера Николаевна, работавшая в школе учителем литературы, наблюдая это, досадливо морщилась и с грустью в глазах безнадежно махала рукой в сторону супругов: «Учись, Костюша, у классиков, они худому не научат. И попробуй воспринимать их так, как если бы они жили в наше время. Ты подумай, они потому и классики, что всегда современны. Природа людей неизменна: у них всегда были достоинства и недостатки. Прочитав какую-то вещь, обдумай образ и делай для себя вывод. Ну, договорились?» И бабушка опять уезжала к себе домой, в другой город.
Ночами, лежа в постели после очередной «битвы», он с неприязнью думал о родителях: «Почему они такие? У отца на уме одни деньги, у матери – музыка. И впрямь, видимо, все дело в том, что у них совершенно разные взгляды на жизнь. Ну, и молчали бы тогда! Нет, им надо все вынести на люди. Им надо зрителей. То бишь, меня. Отец хочет научить меня практичности в жизни, мать – приобщить к искусству. Да не то мне сейчас нужно, не то. Мне нужно знать, прав ли был Дылда, когда уложил с одного удара Пашку, а потом уселся на него сверху и еще попрыгал на нем, выпендриваясь перед девчонками. Прав ли он, унижая слабого за то, что тот позволил себе с ним не согласиться? Почему девчонки смеялись над Пашкой, а Дылду парни даже зауважали? Получается, кто сильнее, тот и прав? И прав тот, у кого больше прав?
Но разве моим родителям задашь такие вопросы? Они друг с другом разобраться не могут». Он всегда понимал, чувствовал что ли, когда в доме начинает «накаляться атмосфера», и всякий раз при этом пытался быть «громоотводом». Но получалось еще хуже: теперь обвинения сыпались через него. Родители теперь орали не друг на друга, а на него: «Скажи своей матери...» и «Скажи своему отцу», а он врал им: «Пап, мам, да я все понял!» А однажды вдруг не выдержал, да как грохнет об пол хрустальную вазу! И закричал: «Почему вы такие эгоисты? Когда перестанете мучить меня?» Родители внезапно замолчали, мама опустилась на табурет, закрыла глаза руками и зарыдала. Отец опешил, и постояв на месте, молча ушел в свою комнату.
С этого времени все переменилось. Скандалов больше не было. Была тишина. Гробовая. За ужином молчали, потом уходили каждый в свою комнату. «Скорее бы каникулы, да уехать к бабе Вере на лето. Там хоть не так сытно, но зато дышится легко». И Костя вспомнил, как они вечерами сидели с бабушкой при свете ночника и беседовали обо всем на свете.
У «Цирка» в трамвай вошло много людей. Костю прижали к окну, и настроение у него отчего-то испортилось. Вдобавок он вспомнил своего соседа по койке в общежитии, его наглый, замороженный взгляд и его реакцию на появление Кости. Тогда он, войдя в комнату, радостно поздоровался: «Здорово, мужики!» - и неловко поставил свой дорожный чемодан на первую от двери койку. Андрон – так звали соседа, пристально глядя на вошедшего парня, подошел к кровати и, не отрывая взгляда от Костиного лица, сбросил чемодан на пол и шепотом процедил: «Ты не в стайку вошел, козел...»
Костя до сих пор помнит, каким униженным он тогда себя почувствовал, и даже теперь ощутил физическую боль во всем теле. Ноги налились свинцом и обмякли. Андрон был второгодником и этим очень гордился. В свое оправдание он рассказывал об учителях института откуда-то раздобытые им подробности их интимной жизни: «Старая калоша, а туда же...», «Из него песок сыплется, а ему все надо...» Уткнувшись носом в стекло, Костя посмотрел на убегающие вдаль рельсы: «Наверно, в наше время для того, чтобы выжить, нужно быть именно таким, как Андрон. Да, боюсь, что это правда. Только в этом случае я добьюсь уважения или хотя бы того, чтобы не трогали. Наглость как предупреждение: этого руками не трогать, пальцы пообкусает».
И как только он это подумал, ему отчего-то стало легко: «В нашем маленьком городе я, конечно, не мог себе этого позволить. Там все меня знают. Ну, не меня, так моих родителей. И если бы я чего-то там себе позволил, то это значило бы, что об этом назавтра узнали бы в семье. А зачем мне еще и эти проблемы?» Костя глубоко вздохнул и пошевелил локтями. Справа от него стояла седовласая пожилая женщина, сухонькая, со спокойным, сосредоточенным лицом, в строгом черном костюме. Поглядывая на нее, до этой минуты он стоял смирно, потому что его локти находились прямо у ее лица. И когда он пошевелился, она попросила: «Молодой человек, пожалуйста, осторожнее!» Костя, не поворачивая головы, решил опробовать вновь принятый им метод общения:
- А тебе, старая калоша, вообще бы дома сидеть, да подметать за собой песочек. После этих впервые произнесенных им хамских слов у него неожиданно застучало в висках, он боялся реакции окружающих его людей. Но никто не проронил ни слова. Только показалось, отодвинулись от него, чего невозможно было сделать в такой тесноте.
«Скушали», - вначале с удивлением, потом с какой-то невеселой радостью подумал Костя.
Комментариев нет:
Отправить комментарий