На встречу с историей

Божья благодать

Монотонно гудит моторка. Волна ударяет о борт лодки, разбиваясь на сотни зеленоватых частиц. Я крепко прижимаю к себе восьмилетнего сынишку, который, сев в лодку, моментально изменился. Это уже не тот подвижный, озорной ребенок, каким был на берегу. Теперь он сидит тихо и неосознанно придвигается ко мне. Глаза гипнотически прикованы к воде, в них сквозит любопытство и страх. Мы идем по самому большому озеру в округе – Аяцкому – и оно воспринимается им как море.

Вдалеке, где небо соединяется с водной гладью, вдруг показалась косматая черная туча и стремительно поползла на нас. Моя взрослая дочь, сидевшая на носу лодки, повернула ко мне встревоженное лицо: навстречу нам катились огромные пенистые волны.

- Переждем в протоке! – донеслось до меня сквозь шум волн и мотора. Мы повернули налево, чтобы спрятаться в камыше. Но совсем рядом, метрах в пяти от нас, из воды торчали камни! Наш капитан, чертыхнувшись, резко повернул руль вправо, зачерпнув бортом волну. Мотор заглох, и нас с трудом удалось поставить посудину по ветру, чтобы ее не перевернуло. Я смотрю на сынишку: бледное лицо, посиневшие пальчики, крепко ухватившиеся за меня. Во взгляде испуг и… жажда приключений.

– Посмотрим, есть ли проход между островом Красным и левым берегом, не закрыт ли он плавающими островами, – кричит нам рулевой. С горем пополам завели мотор и, осторожно объезжая торчащие из воды камни, приблизились к маленькому участку суши, сплошь покрытому непонятной растительностью сферически-округлой формы. Внезапно ветер стих.

Наши взоры устремились навстречу величественно надвигающемуся загадочному острову. Лучи солнца, пробивая тучи, серебристыми ленточками прикасаются к макушкам деревьев. Кажется, что по этим светящимся дорожкам спускаются на землю небесные ангелы, чтобы творить чудеса. Сам остров своим контуром напоминал церковь. Его куполообразная листвяная шапка по-осеннему разноцветно переливалась в золотистом свете. Насилу найдя протоку, мы свернули по ней к берегу. Долго петляли, застревая в плавающих кочках и запутываясь во множестве белых и желтых лилий.

Но вот впереди замаячил травяной берег. Но что это? Я не могу выйти из лодки, потому что не чувствую под собой твердого грунта: почва качается под ногами. По утопающим в воде дощечкам добираемся до избушки, бросаем вещи, оглядываемся на показавшийся недосягаемым остров. А под ногами, на пожелтевшем невысоком мху алеют продолговатые крупные бусинки – клюква. Ни дать, ни взять:

Лето красное гуляло.
Красны бусы потеряло.
Мы присядем, вчетвером
Эти бусы соберем.

Прошло совсем немного времени, и мы уже расхаживали по трясине, словно по асфальту. Оказывается, по болоту можно не только бродить по колено в воде, но и бегать наперегонки. Правда, становится не до шуток, когда вдруг проваливаешься и, потеряв под собой опору, начинаешь хвататься за что попало.

Только к вечеру мы собрались на Красный остров. Теперь мы приближались к нему с другой стороны, и опять он светился на солнце, играя красноватыми красками. Причалили. Привязали лодку. Я стою и от восторга не могу дышать. Остров зрительно наполнен воздухом. Как одуванчик устремил ввысь свои невесомые парашюты: на этом маленьком клочке земли растут одни липы, и их полукруглые кроны рвутся вверх пожелтевшими абажурами. А что там за камни на берегу? Чудно! Большое каменное плато, окаймленное полуовальной ступенькой, которая как бы спускается на трибуны сказочного амфитеатра. Словно бы здесь проходили собрания античных богов, которые спустились с неба по золоченой лесенке солнечного луча. Но что там, дальше?.. Боже мой! Передо мной стоит пикой рассекающая небо многовековая лиственница, в два обхвата шириной, стройная, высокая, но… наполовину сожженная у основания. Она стоит, не шелохнувшись, и, словно назло всем невзгодам, корнями крепко обхватывая землю, гордо направляя свой взор к небу.

Не отрывая от нее сочувственного взгляда, обхожу униженное, но не сломленное живое изваяние, и… натыкаюсь на срубленное и растерзанное дерево. Пройдя дальше, вижу гору использованных емкостей из-под пищевых продуктов. А на берегу – следы пожарища, обгоревшие бревна и доски. Идиллии как не бывало. В сердце ворвалась тревога. Кажется, что из высокой травы смотрит на меня кто-то затаивший подлые мысли, и видя мое смятение, злорадно похохатывает и потирает руки. Я ощутила присутствие чьей-то злой воли. Стало жутко. И я поспешила к своим.

Как и наши острова – Молебный, Средний, Красный, Святой – вся Земля сегодня стонет от боли. Ее терзают атомными взрывами, корежат гусеницами, зарывают в нее радиоактивные отходы. Она должна носить на себе бандитов и убийц, позволять топтать себя подонкам и насильникам, вынуждена резать себя на дачные участки для воров в законе и при законе… И наше отношение к природе зеркальной стороной поворачивается к нам же самим.

Все дальше уходит наша лодка, все тоньше становятся деревья на острове Красном. Вот уже невозможно отличить стволы друг от друга, все смешалось в сплошном массиве. За островом садилось солнце, и с той стороны, сквозь шум мотора, явственно слышался прощальный звон колоколов…

Немного истории

Стояли когда-то три озера: Большое, Среднее и Малое, соединенные протоками. Человек решил слить их вместе и для этого построил дамбу. Возникла водная равнина, ушли на дно все низменности и заболоченные места, и открылся простор необозримый. Так в 1825 году образовалось Аятское озеро, которое по объему водной массы не имеет себе равных в предгорной полосе. Длина его 12 км, ширина – 6, площадь 30 кв. км. Глубина в среднем 4,2 м. Это – по данным 1960 года. Потом увеличивались размеры дамбы, а с ней – и озера. Озеро собирает воды с площади более 300 кв. км, в него впадают 10 болотных ручьев и речек, и, как всесильный родитель, оно отпускает в самостоятельную жизнь реку Аять.

При слиянии озер образовалось три острова. Первый на нашем пути остров – Молебный. Место красивейшее, высокое. До 1825 года сюда приходили молиться. Теперь остров используется как перевалочная база заготовки мха. Если посмотреть сверху, он буквально испещрен тропами, и повсюду видны следы костров. Та же картина и на следующем острове – Красном. И на Святом тоже. Я даже не сразу отыскала место раскопок, которые проводились здесь в 1960 году Уральской археологической экспедицией. Немногим раньше, а именно в 1956-м, в этих местах было обнаружено четыре древних поселения. Остров Святой – последний из обозначенных памятников. Первые два были обнаружены в устье реки Шайтанки и в 900 м к западу от него. Берег там низкий, заболоченный. В 50 м от берега, на небольшой поляне, заросшей крупным лесом, когда-то стояла охотничья избушка, от которой сохранился полусгнивший нижний венец.

На южном краю поляны заложили шурф и обнаружили черепки эпохи железа. Там же был найден развал печи или горна, который археологи определили как остатки литейного агрегата. Сошлись во мнении, что здесь, на стоянке «Шайтанка-2», имело место двойное заселение. Еще один пункт обитания древнейшего человека – мыс Березовский. Он представляет собой небольшой выступ берега, возвышающийся на пять метров над уровнем озера. С трех сторон омывается водой. Прибрежная часть заросла камышом и тростником, однако по сужающейся протоке путешественник может причалить к берегу и ступить на землю. В давние времена на берегу стояла избушка, сложенная из бревен. В канавке, тянущейся по ее периметру, находили осколки керамики. Раскопкам мешал огромный трухлявый пень. Его аккуратненько удалили и… обнаружили три топора. Находки относятся ко второму веку до нашей эры – этапу Горбуновской культуры.

Много раз я любовалась озером, но только с берега, с причала. А сегодня мы, наконец-то, смогли по нему прокатиться и посетить все названные острова, являющиеся когда-то поселением древних людей. Под гул моторки мы удаляемся от острова. Огромные парашюты паразивших нас деревьев зрительно сдуваются и остаётся просто лесной массив, который постепенно превращается в зелено-желтый пригорок на фоне водной глади. Спасибо остров за встречу с историей и... за испытанные эмоции!  

Морда... в шляпе

Только вчера Пашка вернулся из областного центра, где увлекательно провел свой отпуск, совершая всевозможные экскурсии, а вечерами читая приключенческие ковбойские романы, и уже сегодня ему нужно отправляться в ночную смену. Работа у него – не бей лежачего: охрана объекта. Для заочника, студента филфака, заканчивающего гуманитарный университет, пожалуй, в самый раз будет! И объект непыльный, вполне подходящий – мебельная фабрика.

Сегодняшний день у него прошел вполне продуктивно – целый роман прочитал и даже другой начал. А какой будет ночь? С хорошим автором за смену где только не побываешь, и Пашка ладонью погладил книгу, которая ярким пятном на фоне серой рубахи маячила у него из-под мышки.

В глазах высокого красивого парня мелькнул задорный огонек. Молодые крепкие ноги с легкостью передвигались в гору, к сторожке. Мир прекрасен и удивителен! Вот только... Внезапно смельчак приостановился, по лицу пробежала тень: «Только бы не Борька сегодня дежурил…»

Отогнав от себя хмурые мысли, вчерашний отпускник, загорелый, в шляпе с широкими полями, картинно загнутыми по бокам, точь в точь как у его любимого киноактера Клинта Иствуда, полный дерзостных мыслей и снисходительного высокомерия ко всему живущему на планете, подходил к сторожке, где на крыльце, выкуривая последнюю сигарету и при этом насмешливо щурясь, сидел сторож дневной смены, ехидный Борька-Борода.

Увидев приближающегося Пашку, он не спеша перехватил в руках папиросу, растопырил пальцы и нарочито-почтительно предложил: «Сигарету?» Не заметив никакой реакции, продолжил:
– Ну, что же ты, Америка? – и сложив губы трубочкой, выпустил струю дыма «ковбою» прямо в лицо, после чего с преувеличенной серьезностью уставился на Пашку: - Америка по тебе плачет...

«Так вот кто дал мне эту кличку – Америка. Борька! Больше некому!», – мелькнуло в голове.
– А тебе какое дело? Завидуешь? – произнес он в ответ и с удовлетворением отметил, что на этот раз у него, у Пашки, ни один мускул на лице не дрогнул, отчего душа возликовала: «Получилось! Вот так бы каждый раз... воспринимать все его выходки с ледяным спокойствием!», – и он, не удостаивая своего сменщика взглядом, как и подобает крутому парню, смачно сплюнул сквозь зубы, ногой открыл дверь, с маху упал на низкий табурет.

Черт! Вроде бы все сделал правильно, только вот последнее движение не продумал: падают обычно в высокое мягкое кресло, а тут... Пашка сморщился от боли, поерзал на табурете, затем раскрыл книгу и от внезапно охватившего его смущения не сразу нашел в ней нужную страницу.
– Я те поулыбаюсь! – запоздало пробормотал юный «американец» в адрес ехидного Борьки и с удивлением обнаружил, что и сегодня в его душе бушует злость: опять этот Борода его достал.

Вообще-то, уже пора привыкнуть к его выходкам. Никогда этот прохиндей не простит ему того, что Зинка предпочла не его, а Пашку. Ведь с Бородой и поговорить-то не о чем. Он даже не знает, что был такой потрясающий американский писатель Майн Рид...

Избушка, где обитали сторожа, стояла на горе, рядом с фабрикой. С одной ее стороны, изгибаясь стальными лентами и изредка поблескивая рельсами в лучах заходящего солнца, убегала вдаль узкоколейка, с другой – стеной стоял потемневший к осени еловый лес, перед которым раскинулась большая поляна, где в течение дня паслась вся поселковая живность, а к вечеру, после нелегкого трудового дня, хозяева сгоняли сюда стреноженных лошадей. Эта привычка осталась еще с тех времен, когда поблизости от поселка работал Демидовский чугунолитейный завод, продукцию с которого на подводах отвозили на пристань реки Чусовой. Причем, лошади тогда были почти на каждом дворе.

Солнце нехотя закатилось за гору, и, словно сопротивляясь чьей-то воле, долго еще посылало лучи на нуждающуюся в тепле Землю. Но вот тени от деревьев исчезли, растворились в опустившихся на поляну сумерках. Пашка с открытой книгой в руках сидел за столом, а напротив него уже целый час кипел от возмущения не замечаемый хозяином чайник, который, то надувая в негодовании щеки, струйкой выпускал пар из длинного рожкового носа, то грозно пофыркивая, разбрызгивал в разные стороны кипящую воду, то совершенно выйдя из себя, крайне обиженный невниманием, в благородном гневе, словно от отчаяния, принимался бешено бренчать крышкой.

Но Пашки здесь не было. Он был там, в книге, и, сидя в седле, рысью скакал по прериям, лихо набрасывал лассо на горячего скакуна, припадал к ногам обворожительной дамы в белом и с трепетом, в душевном волнении, просил ее руки и сердца. Но вот появился опасный соперник. Он коварен и зол, он с беспощадностью убийцы преследует героя, прицеливается и... выпускает в свою жертву целую обойму. Пашка вздрогнул. Что это? Кто-то постучал в окно или это разыгралось воображение?

Оторвав, наконец, взгляд от страницы, он перевел его на подпрыгивающую крышку. Так вот в чем дело! Облегченно вздохнув, выключил плитку, но тут же нечаянно поглядел в окно. Боже... Оттуда на него взирала рожа свирепого убийцы! Отвратительная, продолговатая морда, показывая крупные, желтые зубы, словно отвечая на испуганный взгляд безусого мальчишки, с убийственной наглостью глядела на него своими холодными глазами и продолжала с чванливой презрительностью жевать жвачку, разевая при этом свой огромный рот, да так, что ковбойская соломенная шляпа буквально прыгала на макушке и едва не съезжала на лоб.

У Пашки волосы встали дыбом, по спине пробежала нервная дрожь. А его противник, невозмутимо и равнодушно посматривая вглубь сторожки, продолжал тупо стучать головой в окно. Тут Пашка вспомнил, наконец, о ружье и, преодолевая слабость в ногах, дотянулся до него, прицелился и выстрелил... в шляпу. Неотвязчивый субъект моментально среагировал – отпрянул от окна, и ночную тишину рассек удаляющийся конский топот.

Спустя некоторое время, pаспахнулась дверь, и в избушку зашел сменщик, он застал Пашку сидящим на полу рядом с разлетевшимся в разные стороны стеклом. «Ковбой» крепко прижимал к себе винтовку и неотрывно смотрел в окно.
– Ну, как? – над Пашкиным ухом вкрадчиво прозвучал крайне неприятный Борькин голос. Ехидно улыбаясь, оставив дверь открытой, Борода неторопливо, хитро посматривая на молодого парня, вывел из-за избушки свою старую лошадь, на загривке которой красовалось шикарное сомбреро.
– Хорошо я скопировал твоего… Майю Дриду? – ???

Соприкосновение

«Авось», привезет

В конце лета мы решили поехать за малиной на вырубки, которые тянутся вдоль Новой Сулемской дороги. Дорога грунтовая, выровненная и засыпанная в «рисковых» местах. Вдоль нее тянутся трубы заброшенного водовода, и кое-где возвышаются промежуточные станции, имеющие в настоящее время весьма непривлекательный вид. Впереди – крутой подъем в гору, где на вершине, за деревьями, виднеются остроконечные камни. Вот бы подняться на них!

Выходим из машины и устремляемся вперед. И вот мы уже на перевале, но никаких камней не находим. Дальше внизу лесистая долина и ... гора с каменной грядой на вершине. И до нее топать и топать. Что поделаешь – обман зрения. Угрюмо возвращаемся назад и решаем больше «не партизанить», а доехать сразу до места. Вся беда в том, что мы не знаем, как оно выглядит, это «место». Да, нами управляло русское «авось», оно сидело рядом в машине и с восторгом глядело по сторонам.

Вот мы проехали запрещающий знак, говорящий о том, что за ним начинается охранная зона Висимского заповедника, и погнали «на всех парусах» вперед. И дорога, прекрасно просматривающаяся на десятки километров, то опускаясь в долину, то, поднимаясь в гору, бессовестно манила нас все дальше и дальше.

Судьба отряда

Мы ехали в Большие Галашки. С этой деревней связаны не только мои детские грезы, но и, как оказалось, история демидовских заводов тоже. В свое время по Старой Сулемской дороге Никита и Акинфий Демидовы, а впоследствии и другие хозяева, Собакины-Яковлевы, возили на Чусовую чугун и железо для дальнейшей их отправки на стругах вниз по реке. Река Чусовая впадает в Сылву, Сылва – в Каму, Кама – в Волгу. Дальше при помощи бурлаков груз поднимался до Твери и оттуда по реке Тверце и Вышневолоцкому каналу направлялся к Новгороду, а затем к Петербургу.На Чусовой находилось несколько пристаней, и с каждого чугунолитейного завода к прибрежным селам были проложены дороги: с Невьянского – Сулемская, с Верхнетагильского – Старошайтанская и так далее. Начиная с весны и до поздней осени, по дорогам шли караваны лошадей, груженые чугуном и железом.

Но вот в 1774 году работа на заводах приостановилась, и на дорогах началось «шевеление» другого рода. В деревне Большие Галашки, являвшейся промежуточным пунктом между Невьянском и пристанью, располагался отряд правительственных войск, который в спешном порядке был отправлен на борьбу с пугачевским атаманом Белобородовым. Иван Белобородов, уроженец Кунгурского уезда, сын заводского крестьянина, солдат, рабочий порохового завода, в январе занял Билимбаевский завод графа Строганова, затем захватил ширяевский Нижнешайтанский и пошел на Уткинский завод, находившийся на одной из пристаней на реке Чусовой.

Получив порох и оружие из Нижнего Тагила, отряд выступил навстречу атаману Белобородову. По дороге им встретился служитель Невьянского завода и сообщил, что Уткинский завод окружен, и там идут бои. Собрали совет, послали еще за пушкой, и только встреча с верховым татарином, заявившим, что Шайтанский завод Яковлева еще не занят, побудила отряд продолжить путь.

Кстати, с Верхнетагильского чугунолитейного и железоделательного завода железо возили как раз на пристань Шайтанского завода... Так вот, на Шайтанском заводе им сказали, что пугачевцы отступили от Уткинского завода, и дорога туда еще свободна. Они вступили в Уткинский завод, и... попали в пекло. Заводы раньше строили, как крепости, с высоким забором и смотровыми вышками.

Известно, что, прежде чем атаковать, пугачевцы предложили отряду сдаться, но осажденные в «крепости» правительственные люди вместо ответа вынесли им на шесте «манифест Екатерины II» о повиновении. Такое поведение пугачевцы восприняли, как отказ склонить головы перед представителем Пугачева, «Петра II», как он себя именовал, и потому, после того, как они штурмом заняли завод, поступили «по-царски» - расправились с «гордыми» людьми. Дальнейшая судьба атамана Белобородова так же незавидна: еще до окончания крестьянской войны он был пленен Михельсоном под Казанью, высечен кнутом, затем отправлен в Москву и там казнен.

Понимающий Марин

Но вот мы перевалили через гору, и перед нами предстала безлесная долина, где на ветру колыхались пожелтевшие травы. Река Сулем, изящно изгибаясь и делая замысловатые повороты, безжалостно разрезала поле надвое. Но где же выход к воде? И мы запетляли по проулкам маленькой деревеньки, так не похожей на... Большие Галашки. Вот машина остановилась уже на окраине селения, рядом с ветвистыми соснами, облюбовавшими место на высоком берегу.

От стоявшего неподалеку дома к нам навстречу поспешил высокий статный мужчина. Мы разговорились. Как оказалось, это был заместитель директора Висимского заповедника по научной работе Юрий Федорович Марин. Он сразу же поинтересовался целью нашей поездки и, видимо, поняв, что мы никакие не «вредители лесов», да и убегать не собираемся, а наоборот, забрасываем его вопросами относительно истории здешних мест, сделался словоохотливым, хотя на протяжении всей беседы нами ощущалась настороженность с его стороны.

Он рассказал нам, показывая в сторону сосен, что там находится старинное кладбище, где на сегодня осталось всего несколько ухоженных могил, другие представляют собой холмики, поросшие травой; что там, посреди кладбища когда-то стояла сосна, потом под воздействием сильного ветра она упала, и по месту слома определили ее возраст. Ей было 400 лет! Что-то невероятное! Видимо, старожилы встречаются не только среди людей. И вот мы едем в ту сторону. Трава по пояс. И для того, чтобы сфотографироваться, необходимо взобраться на высокий пенек.

Теперь я поняла, почему создается впечатление, что нельзя подойти к реке. Да потому что к ней и на самом деле никто не подходит. Заповедник! И потому здесь вольно растут травы, которые могут достигать высоты необычайной. Но вот мы возвращаемся к машине, и Юрий Федорович предупреждающе рассказывает нам о том, что недавно какой-то грибник истоптал весь опытный участок. Такие участки отводятся на территории всего заповедника специально для наблюдения за окружающим миром и изучения природных процессов, происходящих без участия человека. Вся беда в том, что этот горе-собиратель забрался на тот самый клочок земли, где проводятся очень важные детальные исследования. Но, к счастью, такие случаи безалаберного отношения к природе очень редки. Как правило, все они должны фиксироваться органами внутренних дел, и на сегодня в заповеднике все спокойно. И на душе тоже. Даже тянет пофилософствовать.

Философия на колесах

Нечасто в жизни случаются ситуации, когда история и природа столь тесно соприкасаются друг с другом. А почему бы и нет? Например, эволюция. Разве это не процесс исторического развития всего живого на земле? И это не единственное общее поле деятельности названных наук: и там, и тут ученые уходят «в поле», при этом и те, и другие оберегают объекты своего изучения от... человека. От любителей «живой природы», с одной стороны, и от любителей исторических ценностей, с другой. Но, уйдя в поле и проводя там работы, они ведут исследования не только в разных направлениях, но и разными методами: историк заинтересован в том, чтобы все найденные предметы сохранились в первозданном виде, а для ученого, ведущего исследования на природных участках, наоборот, важны «процессы».

У природы есть лаборатория – заповедник, где собираются и фиксируются факты, выявляются закономерности, и там присутствие человека совсем необязательно. У истории в запасе целых две лаборатории, в одной из них изучают «недра земли» на предмет выявления продуктов жизнедеятельности древних племен, и где также желательно отсутствие людей; и вторая лаборатория под названием «театр жизни», где человеку отведена главенствующая роль.

Получается, что история человека и история природы, соприкоснувшись, на конечном этапе расходятся в разные стороны. Такое ощущение у нас возникает, когда мы сравниваем неизменность исторических экспонатов в музее и полную событиями жизнь насекомых где-то на опытной поляне. Исследуя вторую ситуацию, мы наблюдаем жизнь и человека, и животных, и растений во всей совокупности, но в разных лабораториях, то есть мы имеем перед собой «движение жизни». И, стало быть, впереди нас ждут те самые «процессы». Важно, чтобы человек, участвующий в них, не ощущал себя лишним, а боролся за место под солнцем,защищал свою правду, как это делали в свое время пугачевцы и правительственные люди.  

Об Юнии Алексеевиче Горбунове. Дело всей жизни

Верхнетагильская Павленковская библиотека совсем недавно отметила свое столетие. Однако не было бы никакого юбилея, если бы не один человек, который в свое время, обучаясь на журфаке в Уральском госуниверситете, не выбрал бы себе дипломную работу под названием «Язык и стиль публицистики Писарева». С головой погрузившись в эту тему, он обнаружил, что рядом с Писаревым постоянно упоминается фамилия его издателя Павленкова. Это его заинтересовало, он начал поиск, и... теперь мы имеем 337 Павленковских библиотек, в каждой из которых, независимо от того, Павленковская она или нет, обязательно знают все о Павленкове. А имя человека, поднявшего «павленковскую волну», Юний Алексеевич Горбунов. Сегодня он заведует отделом краеведения в журнале «Уральский следопыт» и ведет литературную деятельность.

Первые весточки

В студенческие годы он перерыл ворох документов, отыскивая факты не только из жизни Д. И. Писарева, но и Ф. Ф. Павленкова. Эти два человека были друзьями-соратниками. Может, еще и поэтому все публикации Дмитрия Ивановича Писарева печатались только в издательстве Павленкова. И когда Юний Алексеевич готовился к защите дипломной работы, какую бы книгу не взял в руки, всегда натыкался на это издательство.

Мало того, Флорентий Федорович был влюблен в старшую сестру Писарева, которая в дальнейшем стала его гражданской женой. Вполне может быть, что она являлась вдохновительницей всех его начинаний. Обо всем об этом Юний Алексеевич узнал позже из брошюрки, вышедшей небольшим тиражом. Там упоминалось и о завещании Павленкова, по которому львиная доля его капиталов и книг направлялась на создание 2000 бесплатных библиотек.

После окончания университета я работал в газете «Серовский рабочий», заведовал отделом культуры. Искал документы, касающиеся Павленкова, писал письма по указанному на них адресу. И, наконец-то пришел ответ... из Верхнего Тагила от директора историко-краеведческого музея Николая Ивановича Рябова. Мне, да и всему Павленковскому движению повезло, что письмо попало в руки этого неравнодушного человека. Мы долго переписывались с ним, затем с Лидией Антоновной Шириновской. С этого все и началось. Как заведующая библиотекой она многое сделала для того, чтобы вернуть библиотеке имя Павленкова. Она нашла в архиве имя первого библиотекаря, способствовала тому, чтобы на ее могиле поставили памятник, занималась просветительской деятельностью, проводила тематические вечера.

Дальше Юний Алексеевич сказал, что даже и не предполагал, что эта по сути дела рядовая библиотека как-то выделится из всех. А она стала для остальных примером, здесь показали, как нужно использовать исторические знания при организации работы с читателями. Позже, когда Ю.А. Горбунов перешел работать в журналы «Урал» и «Уральский следопыт», он организовал в них страничку «Краеведческий поиск». Стали откликаться из других библиотек. Оказалось, что вокруг очень много активных людей, которые подключились к поиску. В итоге сегодня об этих библиотеках знают все, и среди библиотечных работников звание Павленковской очень почетно. Иногда на конференциях можно услышать восклицания: «Ну почему у моей библиотеки нет статуса «Павленковской»?!»

Дорогой поиска

Ф. Ф. Павленков жил и издавал книги в Санкт-Петербурге. А родился он в Тамбове. Туда и отправился Ю.А. Горбунов, чтобы отыскать следы пребывания там знаменитого издателя. У здания тамбовского архива столкнулся он с… тогда еще никому не известным писателем А.И. Солженициным. Здание архива было закрыто на замок, и на двери была прикреплена бумажка с надписью: «Все ушли на заготовление веточного корма». Посмеиваясь над содержанием записки, они какое-то время потоптались у входа, затем нашли сторожа, который привел чиновника и... им выдали заказанные еще накануне документы.

А. И. Солженицын приезжал из Москвы, чтобы ознакомиться с документами по тамбовскому крестьянскому восстанию, которое ранее называлось кулацким. У него впереди были ГУЛаг, эмиграция, общественное признание, возвращение на Родину, а у Ю. А. Горбунова – всероссийская известность в связи с присвоением библиотекам имени Павленкова, которое он когда-то поднял из архива. В Тамбов он ездил из Серова, где продолжал работать в «Серовском рабочем». Но вскоре он стал спецкором по северным районам в газете «Уральский рабочий», затем пришел в журнал «Урал», далее – в «Уральский следопыт», где и работает в отделе краеведения до сих пор. Неоднократно ему предлагали стать редактором этого журнала, но он не соглашался в связи со всегдашней занятостью.

Вот и теперь он помимо своих непосредственных обязанностей выполняет еще кучу дополнительной работы: является координатором 15-томной серии книг «История в ликах городов», многие из которых уже увидели свет. Он автор биографического очерка о Ф.Ф. Павленкове, завершающего 40-томную серию «ЖЗЛ», изданную в Челябинске. Эта книга – вернейший социальный и психологический портрет Павленкова, человека, который как-то отметил, что история – это не более как свод биографий личностей, и поэтому всю жизнь занимался составлением этого «свода». Когда Юний Алексеевич только начинал поиск фактов, касающихся жизни Павленкова и его библиотек, он и не думал, что как раз это и станет делом всей его жизни.

Он вспоминает, как на одном из краеведческих собраний, еще до образования Общества уральских краеведов, он и группа таких же энтузиастов решили организовать «Клуб уральских библиофилов». Сегодня Юний Алексеевич не помнит, кто из них подал идею создания этого клуба, но то, что каждый из его соратников поочередно был в нем президентом – это точно. Их тогда называли «Клубом бородачей», потому что бороды были буквально у всех мужчин. Библиофилы занимаются поиском утраченных книг, собирают сведения о биографии автора, издательстве, самой книге, узнают, каким образом она попала к последнему владельцу. В общем, Юний Алексеевич занимался поиском книг, посланных в села по завещанию издателя, в рамках этого клуба и вне всяких рамок, возможными и невозможными путями он шел к признанию права на существование в нашей области и по всей России Павленковских библиотек.

И хотя сам он об этом скромно умалчивает, все библиотечные работники знают, что именно он является зачинателем этого дела. Он не сказал бы и о том, что несколько лет назад Демидовская Академия присвоила ему звание академика за проведенную им величайшую культурно-просветительскую работу.

О В. М. Слукине. Президент... общественных наук

Голос разума созвучен... сердцу

Профессора Архитектурной академии Всеволода Михайловича Слукина можно назвать счастливым человеком: что бы он ни задумал, все у него получается. Кто-то из читателей подумает: везунчик. Не совсем так. Это свойство характера – во что бы то ни стало отыскивать верные пути к цели. При этом каждый раз отправной точкой для него является приобретенный ранее опыт.

Выбор пути

Родился Всеволод в Свердловске в разгар сталинских репрессий. А за 30 лет до его рождения, в особняке его деда Дмитрия Никитича Плешкова, жившего на одной из центральных улиц города, во время разгона демонстрации 1905 года, появился кучерявый черноволосый молодой человек в очках. Его преследовала полиция, и дед Всеволода укрыл его у себя в доме. Впоследствии стало известно имя этого кучерявого очкарика -Яков Свердлов. Кто знает, что было бы с Яковым, да и с семьей Плешковых тоже, если бы Дмитрий Никитич принял тогда другое решение. Но он чисто по-человечески пожалел двадцатилетнего парня, не сдал его властям, иначе говоря, выбрал единственно верный для себя путь.

Точно так же на протяжении всей своей жизни поступает и Всеволод Михайлович. Он просто живет в ладу с собой. Так бывает, когда голос разума созвучен голосу сердца. Живя таким образом, он успел сделать очень многое: потрудился и в области науки, и культуры. И то и другое он делал с удовольствием.

В детстве, когда он бродил по богатым светом комнатам Харитонова-Расторгуевского дома, в его голове рождались буйные фантазии о существовании в этом дворце подземного хода, в котором можно было бы спрятать часть фамильных драгоценностей, или скрываться от преследователей. И он нашел-таки здесь подземелье! Они с друзьями спустились в земляной проем и, изредка прорывая себе дорогу, прошли по подземному ходу, который вел в сторону сквера. Никаких драгоценностей там не было, но само это мероприятие... дышало романтикой.

Именно это мироощущение и определило его дальнейшую судьбу: он поступил в Горный институт и теперь каждое лето мог уезжать на практику, где имел возможность... копать. Но после окончания института его судьба резко изменилась: в числе других выпускников его пригласили работать в Восточную Германию, где в те времена чувствовалась нехватка специалистов, потому что сами немцы, выучившись, уезжали на Запад. Вначале он работал на шахте, ходил по прорубленному тоннелю, как когда-то по подземному ходу, но... здесь не было той таинственности, той окрыляющей душу романтики. И он ушел работать в экспедицию, но там он долго не задержался: в его жизни появилось еще одно загадочное, и потому вызывающее интерес явление – блуждающие токи. И Всеволод Михайлович с головой окунулся в науку:
- Я решил попробовать себя в строительстве, тем более что задачу перед собой я видел. Дело в том, что по земле, по которой мы ходим, постоянно «проходят» блуждающие токи. Они перетекают на стальные конструкции, и этим опасны: в арматуре здания начинается процесс электролиза и железо начинает растворяться. Казалось бы, арматура находится в бетоне, и ей не грозит внешнее воздействие. Действительно, влага туда вряд ли проникнет, но блуждающие токи – обязательно.

И вот, вначале являясь инженером, затем заведующим лабораторией, руководителем группы в НИИ, он решил эту проблему, разработал систему ограничений электрокоррозийного воздействия блуждающих токов.

Крутой поворот  

Посчитав про себя, что в науке он сделал все, Всеволод Михайлович решил применить накопленные знания в другом любимом деле: он вернулся в своей привязанности к тем памятникам старины, которые до сих пор хранят тайны.

Отчасти это тайны его детства. Они живут не только в его юношеских воспоминаниях, хранятся в потаенных уголках памяти, но и... существуют на самом деле. То тут, то там в стенах старинных зданий случайно обнаруживали припрятанные ценные вещи, то есть нечто призрачное, романтичное, обретало, наконец, свои контуры, материализовывалось. На этом этапе романтика становилась научной, иными словами, была научно обоснована. Существование подземных ходов тоже можно научно обосновать.

И теперь Всеволод Михайлович, будучи профессором Архитектурной академии и кандидатом технических наук, не только читает лекции студентам, ведет практическую работу по сохранению зданий, но и откликается на приглашения к сотрудничеству, если дело касается подземелий.

Так, однажды, его группу пригласили в Александров, который находится в 100 км от Москвы в сторону Ярославля, с целью исследовать подземное пространство под башней, отведенной под реконструкцию. Известно, что в этом городе какое-то время проживал Иван Грозный, и вполне может быть, что он привез из Москвы свою знаменитую библиотеку. Это вносило в работу элемент романтики.

Эта научная романтика привела Всеволода Михайловича во многие города России: в Ростов Великий, Новгород, Вологду, Ярославль, Можайск, Тулу, Александров. Ездили они и ближе: в Екатеринбург, Верхотурье, Невьянск, Верхний Тагил, Нижний Тагил, Староуткинск, Верхнюю Салду, Сысерть. Помимо всего прочего его группа занималась исследованиями архитектурно-строительного наследия. В 1988 году в Средне-Уральском книжном издательстве вышла книга В.М. Слукина «Тайны уральских подземелий». Если учесть, что за плечами Всеволода Михайловича большая научная практика, то нет ничего удивительного в том, что и эти тайны раскрывались перед ним с легкостью.

Он всегда искал и находил любимые темы для научных работ. Приведу лишь некоторые: он «основал, теоретически разработал и внедрил в практику новое направление, связанное с применением современных инженерных технологий в исследованиях объектов историко-культурного наследия; разработал концепцию трехмерных охранных зон для наземных и подземных памятников архитектуры на исторических территориях городской застройки; обосновал и развил концепцию создания системы ранней диагностики и мониторинга технического состояния гидротехнических сооружений», в том числе плотин ( из автобиографии).
- И вот эта работа по плотинам может стать еще одним направлением моей деятельности. Диагностика известна, теперь нужно применить эти знания на практике, то есть необходимо ездить туда, где есть плотины, а для этого необходимо персоналу платить деньги. В последний раз нас приглашали в 1997-1998 годах в Верхний Тагил.

Работая над проблемой Верхнетагильской плотины, где из пруда одно время каким-то образом уходила вода, Всеволод Михайлович попутно обследовал приборами территорию вокруг Господского дома. Результаты были ошеломляющими: ходы от него направлены во все стороны света! Жаль, что это дело до конца довести не удалось. У входа в подвалы дома в настоящее время обвал. И разбирать его опасно. А что касается плотины, то ситуация была прояснена, и приняты меры по ликвидации утечки воды.

Президент... общественных наук  

В. М. Слукин является одним из основателей Общества уральских краеведов, и уже 15 лет в качестве Президента руководит его работой. Краеведов ежемесячно привечают в гостином зале Исторического музея Екатеринбурга, где они обсуждают различные спорные вопросы, делают заявки на открытия и получают исчерпывающие ответы от научных сотрудников всевозможных исследовательских и учебных учреждений. И ученые, и краеведы довольны друг другом. Первые – тем, что открываются новые факты, вторые – тем, что подтверждаются выдвинутые ими версии.

Так что эти встречи можно по праву назвать творческими, а профессора Слукина – организатором подобных мероприятий. Кроме того, В. М. Слукин – составитель и главный редактор литературно- краеведческого альманаха «Уральская старина», автор 80 очерков по краеведению, в соавторстве написал 15 научно-фантастических рассказов, один из авторов, член редколлегии и редакционного совета энциклопедии «Екатеринбург».

И вот совсем недавно, кроме имеющейся медали имени Н. К. Чупина, врученной за выдающуюся краеведческую деятельность, на его груди появилась еще одна награда: медаль имени основателей Екатеринбурга «Татищева и Геннина».

Кроме всего перечисленного, профессор Слукин пишет... стихи. И это неудивительно. Он обладает умом рационализатора, и... в нем живет душа романтика. Иными словами, этот человек очень гармоничен. Он понятен и близок и технарям, и поэтам, потому что и сам является и тем и другим: он состоит в Европейском научном обществе ПАКТ и является заслуженным работником культуры Российской Федерации.

Он вел паровоз в самое пекло

В тот день они занимались погрузкой вагонов. Управляя паровозом, он подтягивал платформы под экскаваторный ковш. Рядом с ним в кабине находился помощник, который ненароком взглянул на небо и в восхищении произнес: «Гляди-ка, какие масштабные учения проводит наш нарком Тимошенко. Самолеты строем летят, и что-то все бросают, бросают...». Не успел он договорить, как на их станцию, где стояло множество пассажирских и товарных составов, с неба посыпались бомбы.

Они упали на пол кабины и могли только слышать, что творится вокруг. Самолеты сделали четыре захода и улетели. Они огляделись: земля была изрыта снарядами, вагоны дымились и горели, казарма разрушена, а по путям по направлению к ним шел человек. Виталий не сразу его узнал: это был батальонный комиссар, который всем уже успел надоесть еще во время службы на Дальнем Востоке, потому что придирался буквально ко всему на свете. Он ворчал на ребят из-за того, что у кого-то верхняя пуговица на гимнастерке расстегнута, у кого-то воротничок неправильно пришит. Мало того, он мог часами держать солдат на вытяжку. А затем, после мнимой провинности еще неделю проходу не давал. Долбил и долбил, как дятел. Каждый раз на политзанятиях наступал его звездный час, оттого что он произносил пламенные речи, типа: «Пусть только попробуют сунуться сюда. Мы любого интервента вмиг расчихвостим».

Так вот. Подходит этот человек к паровозу. Виталий смотрит: по лицу вроде комиссар, а по виду – черт его знает. На ногах ботинки-обмотки, шинелька до колен и пилотка без звездочки. Соскочил Виталий с подножки, чтоб отрапортовать, а тот ему говорит: «Не надо, не надо. Ты ведь знаешь, что с воздуха в первую очередь по офицерам стреляют. Вдруг откуда-нибудь увидят». Не думал Виталий, что его командир, подобно паровозу, так быстро выпустит пар.

К началу войны Виталий Иванович Сафонов уже успел послужить на Дальнем Востоке и только к февралю 1941 года его, как техника железнодорожных войск, назначили старшим машинистом паровоза первого класса во Львов. Военная биография Виталия Сафонова только начиналась. Ему предстояло водить на передовую бронированный состав, в каждом вагоне которого размещалось по две гаубицы, стрелковое оружие и зенитные установки. Вначале на передовую уходила дрезина со специалистами, корректирующими огонь. Они подтягивали телефонный провод, делали пристрелочные выстрелы, а затем уже поезд начинал вести огонь из всех орудий.

Но однажды, откуда ни возьмись, появились немецкие танки и пошли вдоль железнодорожной линии, ведя прицельный огонь по паровозу, видимо, считая, что именно его надо уничтожить в первую очередь. Снаряд угодил в левую паровую машину, пришлось Виталию попотеть, приспосабливая технику к отходу фактически на одном цилиндре. Между тем, танки не отставали и продолжали стрелять по бронепоезду, который был на редкость уязвим из-за того, что не мог вести ответный огонь – угол прицела не позволял. Ведь если у танка башня разворачивается, то у гаубицы, установленной в бронепоезде, простора для разворота нет.

В другой раз несколько поездов попали в окружение. По обе стороны вдоль железнодорожных путей отступали толпы солдат. Вокруг кровь, копоть, паника. И солдаты идут, падают, ползут. У кого-то из них воинская часть разбита, кто-то оружие потерял... Виталий был свидетелем того, как один майор-пограничник со своим взводом организовывал бойцов, отбившихся от своих подразделений.

Ему было сложней: паровоз не бросишь, не потеряешь. Приходилось прорываться с боями. Задачи перед машинистами каждый раз ставились разные, но в основном им надлежало вести паровоз в самое пекло, вывозить оттуда раненых и доставлять на передовую боеприпасы. Поэтому в стане врага на них была объявлена «охота». В начале войны не прошло ни дня, чтобы немецкие самолеты не громили наши станции, особенно те, где заметили наличие составов с техникой и живой силой. А что уж говорить о санитарных поездах, доезжающих чуть ли не до первой линии обороны, чтобы вывести оттуда всех раненых. Для того чтобы не застрять надолго в поле из-за разрушений на путях, к составу прицепляли вагон с рельсами и шпалами и подсаживали на поезд рабочих, выполняющих ремонт, которые со своим делом справлялись очень быстро – со скоростью 5 км/час.

Как-то еще в начале войны в паровозе закончилась вода, и он встал. Что делать? Приказано искать источник водоснабжения. Виталий с помощником обшарили всю округу – ничего нигде нет: ни колодца, ни маленькой речушки, ни ручейка. Вдруг натыкаются на избушку, в которой жил дед. Они бросились к нему: «Батя, где можно взять воду?» Тот им отвечает: «Есть колодец, сынки, да только засыпан он телами. Эти изверги сцепляли людям руки колючей проволокой и живьем сбрасывали вниз головой в колодец». Рабочие с поезда быстро подвели пути (150 м), расчистили колодец, достали воду... При этом они подняли со дна 23 человеческих трупа, среди которых были даже дети.

Виталий Иванович умолкает, на его глазах появляются слезы. А мне очень жаль, что приходится заставлять этих, теперь уже пожилых, людей, вспоминая войну, вновь и вновь ворошить пережитое. Но я убеждаю себя, что их опыт и знания могут очень пригодиться будущим поколениям. И мы продолжаем. Виталий Иванович вспоминает, как однажды, когда поезд прибыл на передовую, и уже началась загрузка раненых в вагоны, со стороны наших войск из леса показалась конница. Немцы били по ним из пушек, стреляли из пулеметов и другого оружия... Наутро все поле было усеяно трупами людей и животных.

А в другой раз, когда на состав наступали «Тигры», один путеец, татарин по национальности, поднялся с гранатой в руке и бросился под гусеницы немецкого танка. И чтоб закончить этот тяжелый разговор, я спросила Виталия Ивановича о том, как и где он узнал о Победе. Он ответил, что это было в Германии. Они тогда только что привели состав на станцию. Услышали стрельбу, подумали, что что-то случилось. А это была победа! И без сомнения, радостный день!

Сафонов Виталий Иванович, 1915 года рождения, старший машинист паровоза 4-ой железнодорожной бригады. Участник всей войны. Награжден орденами Отечественной войны I степени, Красной Звезды, медалями.